Документальный рассказ
Алибек АСКАРОВ,
писатель, заслуженный деятель РК,
лауреат Государственной премии РК
Помню, как сильно волновался, и горечь обжигающей волной подступала к горлу, когда я впервые услышал эту историю. Мухтар Кул-Мухаммед, министр культуры нашей страны, рассказал мне ее. «Этот сюжет очень подходит к вашему новому циклу рассказов, возьмитесь за это», – сказал он мне тогда. Позднее довелось прочитать разрозненные записи главной героини этого повествования. Я еще раз убедился, что женская сущность – это своеобразный мир, бездонный, как голубое небо. И можно только бесконечно удивляться загадочности нежной женской души. Мы, мужчины, даже если еще дважды родимся, никогда не сможем постигнуть этот волшебный мир. Поначалу я намеревался изменить имена героев. Однако отказался от этой мысли и решил оставить все как есть. Казалось, что в этом случае нельзя допустить даже самой малой погрешности против истины. Если хоть что-то изменить, может получиться неправдоподобная история. Кроме всего, это могло бы бросить тень на честь этих людей, и такой грех я на себя взять не мог. Тем более что к этому рассказу и невозможно было что-то добавить от себя. Все предельно ясно, не надо выдумывать дополнительные сюжеты, искать яркие характеры. Поэтому, дорогие читатели, представляю вам эту необычную историю без прикрас.
Повествование первое
Их у родителей было двое – Калихан и Гульжан. Брат Калихан был старше Гульжан на десять лет.
Гульжан росла как вольный цветок, родители и единственный брат сдували с нее пылинки. Это было беззаботное время для нее. Гульжан еще не понимала холодного слова «война». Но она часто видела слезы женщин, плач матерей, тяжелые вздохи стариков.
Отец ее Калиаскар до войны долгие годы работал шахтером, с тех пор у него была бронхиальная астма. Не имея возможности в полную силу вдохнуть воздух, он беспрерывно задыхался и кашлял. На войну, конечно, его не взяли. Во дворе у отца было немного скота, сам он был мастером на все руки…
Семья жила в просторном доме из трех комнат. При входе в дом, в длинном коридоре с двумя окнами, в самой его середине, раскачивались качели Гульжан. Пестрые ленты качелей красиво заплетены, как косы у девушек, сиденье украшено резной фигуркой зайчика. За коридором находилась столовая, в обеих сторонах от столовой расположены две комнаты – спальни.
В первой спальне стояли украшенные искусными узорами две кровати. Та, что повыше, – кровать матери и Гульжан, на кровати, стоящей у двери, спят Калихан с отцом.
Вторая комната была предназначена для дяди Габбаса.
Здесь стояла еще пара кроватей с высокими постелями, аккуратно застланные белыми покрывалами. Это не широкие деревянные, как в первой спальне, а маленькие, сверкающие никелем «русские кровати». Дверь в эту комнату все время оставалась закрытой.
Габбас – младший брат Калиаскара, его единственный родственник. Он ушел на фронт в первый год войны. До лета сорок третьего от него регулярно приходили письма. Потом долгожданные треугольники вдруг пропали. А осенью пришла похоронка. Скупые строчки на листочке гласили: «Пал смертью храбрых». А меньше чем через год – летом сорок четвертого пришла еще одна похоронка… Получалось, дядя Габбас дважды совершил геройский поступок и дважды был убит на поле боя.
Даже подросток Калихан с недоумением спрашивал у матери:
– Как это… Он умер два раза, что ли?
– Нет, сынок, твой дядя жив, чувствует мое сердце! – ответила она.
Когда похоронка пришла в первый раз, Сагиля, как подобает в подобных ситуациях, огласила окрестности горестным жоктау. Во второй раз она резко прервала причитания женщин, пришедших выразить соболезнование, и мигом отправила их обратно. Да и потом, когда речь заходила о Габбасе, Сагиля твердила:
– Мой деверь жив! Два раза человек не умирает… Понятно! Здесь какая-то ошибка! Все!
И Сагиля аккуратно прибралась в комнате Габбаса, помыла окна, на пол постелила яркий безворсовый палас-алаша, а дверь в комнату плотно закрыла.
И с тех пор маленькая Гульжан представляла себе, что ее дядя Габбас один яростно сражается с большим и лохматым, как медведь, врагом. Грозный враг дважды убил ее дядю, но тот неизменно вставал и снова вступал с ним в бой. Поэтому девочка считала, что дядя возвратится в аул только тогда, когда полностью победит своего злейшего врага.
Гульжан с гордостью рассказывала сверстникам о своем дяде-батыре.
Конечно, это были военные годы, тяжелое время. Семья Гульжан перебивалась как могла.
Война закончилась, когда Гульжан исполнилось пять лет. Остались позади трудные годы, наполненные скорбью и горем. Люди воспряли духом, приступили к мирному труду.
Прошло лето, первая послевоенная зима, затем наступила весна сорок шестого.
Детство Гульжан было воистину беззаботным. До обеда сладко спала, затем до глубокой ночи носилась по окрестностям. Вот так каждый день… Однажды она прибежала домой попить воды. Солнце уже заходило. На пороге дома она увидела босую, с неприкрытой головой незнакомую женщину. Одета она была в рванье. Малышка растерялась.
– Это дом Калиаскара? – спросила женщина, окинув взглядом комнату. Голос у нее был хриплый и низкий, с придыханием.
Низко наклонив голову, Сагиля стирала белье в углу. Поправив на голове развязавшийся платок, она повернула голову к женщине.
– Да, этот! – удивленно ответила она.
– Тогда с вас суюнши! – женщина все еще не могла отдышаться. Она быстро сорвала с головы Сагили платок и спокойно накинула себе на плечи.
– Суюнши, суюнши! – еще раз повторила она.
– Берите что хотите. Только скажите, в чем дело? – Сагиля уже начала нервничать.
– Я пришла из Жангизтобе. Смотрю, кажись, мы с вами ровесники… Меня зовут Казинеш. Работаю на вокзале техничкой. Я видела вашего деверя…
– Вы говорите о Козжаксыме? (у казахов невестки называют деверей ласкательными именами).
– Откуда я знаю, кто такой Козжаксым. Я говорю про Габбаса.
– Это правда?
– Ну, конечно, зачем бы я бежала тридцать километров!
– Так вы знакомы с Козжаксымом?
– До войны я много раз его видела. Сразу узнала. Не сомневайтесь… Тут ошибки не может быть!
Услышав это, Сагиля чуть не упала в обморок. Она не знала, куда девать руки. И голос вдруг сел.
– Мой золотой деверь… Единственная кровиночка Калиаскара… Я чувствовала, чувствовала, что он жив…
– Дорогая, потом поплачешь, я тороплюсь.
Сагиля, не зная, что делать, начала целовать Гульжан.
– Оразбай ага дома, кажется. Позови его. Пусть барана зарежет.
Переполненная радостью Гульжан помчалась к соседям.
– Нужно резать барана! – воскликнула она с порога.
– А зачем? По какому поводу?
– Дядя Габбас едет!
– Это какой Габбас?.. Ойбай, тот, который погиб, что ли?
– Да.
– Что ты говоришь!
– Да, да… тот самый мой дядя.
Услышав это, и стар и млад в доме Оразбая помчались к дому Калиаскара. Остальные соседи тоже быстро узнали новость. Дом мгновенно наполнился женщинами. Дети бегали тут же, путаясь под ногами. Из-за болезни отец работал на легкой работе оповестителем. Калихан оседлал коня и умчался с радостной вестью к отцу. Тем временем Оразбай агай уже зарезал и разделал барана. Сагиля сложила тушу зарезанного барана вместе с внутренностями в мешок и вручила Казинеш.
Все собравшиеся смотрели вслед уходящей Казинеш до тех пор, пока она не скрылась в ночной тьме. Чувство благодарности к незнакомой женщине, принесшей долгожданную радостную весть в этот дом, переполняло сердца родственников и соседей.
В домах Калиаскара и соседа Оразбая не спали до утра. Радостное известие взбудоражило всех. Калихан тоже встал ни свет, ни заря и разбудил Гульжан.
Еще до рассвета отец запряг коня и уехал на железнодорожную станцию за братом.
Наконец раздался крик: «Едут!»
В мгновение ока дорога, ведущая из аула к станции, наполнилась людьми. Прошел уже год, как война закончилась, и поэтому такой счастливой вести никто не ожидал. Все, кроме Сагили, смирились с мыслью, что Габбас давно погиб. И вот, пожалуйста! Этот человек, которого считали дважды умершим, возвращается домой… В такое невозможно было поверить!
И поэтому каждый стремился сам убедиться в достоверности этой истории.
Через какое-то время из-за сопки показалась арба.
Собравшиеся люди двинулись навстречу. Старики, опирающиеся на палки, древние старухи, инвалиды с костылями… Следом за ними шли женщины в алых, белых или черных платках, подростки.
Подняв пыль столбом, гикая, дети мчались впереди. Аульные дворняжки бежали наперегонки с детишками. Переполненная чувств Гульжан тоже бежала вместе со всеми, но, вспомнив, что она вообще не знает дядю в лицо, остановилась. Решила дождаться свою мать, шедшую позади.
Старшие, шагавшие впереди, взобравшись на пригорок, тоже остановились, решили здесь дождаться фронтовика.
Одна из молодух тронула за рукав Гульжан, подпрыгивающую от нетерпения возле Сагили:
– Ты что здесь стоишь, малышка? Беги к дяде… Обними его первой.
– Да, доченька. Беги к дяде! – и мама тихонько подтолкнула Гульжан.
Услышав эти слова, Гульжан полетела птицей и, поравнявшись с телегой, схватилась за ее края.
– Дочка, смотри, не упади под колеса! – сказал отец, придерживая вожжи.
И в это время чьи-то сильные руки подняли девочку, и она мигом оказалась на телеге.
Всем своим существом она почувствовала, что этот человек не кто иной, а ее собственный дядя.
Дядя погладил ее по голове и бережно поцеловал в лоб.
«Ах, вот он какой! – подумала девочка. – Сколько лет мы ждали его. Наконец-то дождались!» Маленькое сердечко едва не выскакивало из груди, она с трудом сдерживала горячие слезы. Девочка обняла маленькими ручками дядю и уткнулась ему в грудь. Дядя молча гладил ее волосы. Телега со скрипом приближалась к толпе.
Наконец она открыла глаза и взглянула дяде в лицо. И тут же закричала от ужаса, будто ее ужалила змея. Она была так напугана, что изо всех сил вырывалась, била дядю кулачками в грудь.
…Над ней склонился худой, как мертвец, человек, с торчащими усами, с запавшими скулами. Но самое страшное – у него не было глаз! Вместо глаз – две черные дыры, глубокие, как норы крота. Такое не приснится человеку даже в кошмарном сне! Гульжан казалось, что эти дыры затягивают ее в свою страшную бездонную пропасть…
Что-то сказав сидящей рядом женщине, Габбас пересадил к ней на колени трясущуюся девчушку. Гульжан не могла успокоиться, ее тело дрожало, ее кидало то в жар, то в холод. Съежившись от страха, она прижалась к чужой женщине, словно прося у нее защиты.
Образ любимого дяди, великого батыра, победившего врага, рассыпался в прах в мгновение ока.
Но вот заговорила женщина, которая ее обнимала. Она говорила каким-то чужим голосом, который девочка никогда не слышала, и на каком-то непонятном Гульжан языке. Сбитая с толку, девочка вздрогнула и резко подняла голову. И, ой, какой ужас! Прямо на нее смотрели огромные, ярко-синие глаза. Лицо белое-пребелое. А волосы рыжие, как у шайтана.
Гульжан закричала и бросилась вон из телеги. Не помня себя, она перевалилась через борт. Колесо проехало буквально перед ее лицом.
Толпа, увидевшая, как упала девочка, зашумела.
– Ойбай, малышка расшиб-лась!
– Телега задавила!
– Да нет, вроде жива…
Мать стремительно бросилась к телеге. Вся в пыли, с всклокоченными волосами Гульжан с ревом бросилась навстречу ей.
***
То, что произошло тогда, Гульжан осознала, когда стала взрослой.
Летом сорок второго года дядя был тяжело ранен и оказался в тылу врага. Он лесами пробирался к своим. Последние силы покидали его. Тут и нашла его Шура – связистка партизанского отряда.
Подлечившись, Габбас остался в отряде. С большой землей связь была затруднена. Тогда-то и пришла на него первая похоронка.
Проучившийся до войны в техникуме, хорошо говоривший на русском языке, смелый и способный Габбас вскоре был назначен командиром взвода. С девятнадцатилетней красавицей Шурой, спасшей его от смерти, они стали неразлучны. Они дали друг другу клятву, что всегда будут вместе. Девушка согласилась после войны поехать в Казахстан.
Шли дни, недели, месяцы.
Однажды партизаны заминировали участок железной дороги. Вражеский эшелон, дымя и пыхтя, уже приближался, а мина не срабатывала. На раздумья не было времени, счет шел на секунды. Не задумываясь, Габбас выскочил и побежал вдоль провода к железнодорожному полотну. И в это время прогремел взрыв.
Габбас был тяжело ранен. На теле у взводного не осталось живого места. Он долго находился на грани жизни и смерти. Война уже закончилась, а Габбас все еще был на больничной койке. Только весной сорок шестого он вышел из госпиталя. Врачи сумели поставить его на ноги, но осколок мины лишил его обоих глаз. Ни единого проблеска света – Габбас остался в полной темноте.
Шура не бросила своего друга. Она осталась верна своей клятве и привезла больного, осунувшегося после долгого лечения Габбаса к себе домой. Когда Габбас более или менее окреп, неразлучная пара отправилась в Казахстан.
Такая вот история.
Таким образом, встреча с дядей Габбасом навсегда запечатлелась в памяти Гульжан.
В свои шесть лет ей довелось увидеть страшное лицо проклятой войны.
Повествование второе
Когда говорят «война», Гульжан и сейчас вспоминает пустые глазницы дяди. До сих пор в ее голове никак не укладывается мысль о том, что у человека не может быть глаз… Что поделаешь, все это последствия ужасной войны. Только сердце разрывается от горькой обиды.
Гульжан Калиаскаровна сегодня – мать большого уважаемого семейства. Со своим мужем Дулатом Курмангалиевым, который покинул этот мир в прошлом году, она прожила долгие годы. Супруг ее был человеком одаренным, с чистой, широкой душой. Вместе вырастили детей. Слава богу, дети все получили высшее образование, каждый нашел свое место в жизни. Волевая и талантливая дочь Жанна, похожая на саму Гульжан, сейчас является одним из руководителей крупного министерства. Единственный брат Калихан Алтынбаев заслуженно пользовался уважением народа, он известный поэт-импровизатор, знаток истории и фольклора казахского народа. Мастер слова, один из тех подвижников, которые возродили искусство айтыса. Жаль, что его сейчас нет с нами. Калихан Алтынбаев, народный акын Казахстана, скончался несколько лет назад.
А наш рассказ о Габбасе и Шуре. После того случая с Гульжан, когда она увидела дядю в первый раз, Габбасу сделали искусственные стеклянные глаза. Потом он надел очки. Так и проходил до конца своих дней в темных очках.
В этой жизни, в которой горестей оказалось больше, чем радостей, они пережили многое. Мужественной паре выпало немало всего, от чего впору было отчаяться. Но отпущенные им годы они прожили дружно и достойно.
Рассказ об их совместной жизни займет немало времени. Но полагаю, кое о чем следует рассказать подробнее.
…Послевоенный быт в казахских аулах постепенно стал налаживаться. Когда отменили «карточную систему», стало намного легче. Кали-аскар, Габбас и их близкие зажили одной дружной семьей.
В первые годы жизни в ауле Шура не знала ни единого казахского слова. Местные жители, никогда не видевшие ни одного русского, тоже не понимали русский язык. Иногда Сагиля в сердцах упрекала своего деверя: «Знал, что будет нашей снохой, мог бы научить ее на фронте хоть мало-мальски говорить на казахском». Переводчиком всегда выступал сам Габбас. Гульжан и Шура изъяснялись друг с другом с помощью жестов, но уже через полгода они стали неплохо объясняться особым языком, понятным только им обеим.
Через несколько лет Кали-аскар решил для брата построить отдельный дом. В первую очередь с помощью аульчан начал заливать кирпичи. Как инвалида войны Габбаса обеспечили бесплатно стройматериалами. Работа закипела.
Когда был залит фундамент и подготовлены материалы, Габбас объявил, что дальше дом будет строить он сам.
– Вам всем огромное спасибо, но остальное оставьте мне! – сказал он.
Близкие и соседи были обес-куражены.
– Ойбай, это что за разговоры, Габбас жан? Не справишься один. Асаром мы за два-три дня поднимем дом!
– Нет! Мужчина сам должен выстроить свой дом! Пусть дети помогут подносить глину. Все остальное сам сделаю. Спасибо за вашу заботу! – таким был ответ фронтовика.
Никто не смог противоречить Габбасу. Все разошлись. Последним ушел старший брат, качая головой от удивления.
А Габбас в тот же день определил дорожку, по которой будет двигаться, рассчитал каждый шаг, поднес поближе материалы, натянул веревку для определения ровности стены и приступил к работе.
Он позволил помочь ему только тогда, когда устанавливали потолочные балки и крышу. Кирпичную кладку, установку окон и дверей, возведение внутренних стен, разделяющих дом на комнаты, – все эти работы выполнял сам. Засучив рукава, он энергично принимался за работу. Обед Шура приносила супругу прямо на стройку. Строительство затянулось на шесть месяцев. Габбас не покладая рук работал все лето, и днем и ночью.
Ему говорили: «Хотя бы ночью отдыхай. Так же нельзя!»
– А слепому что день, что ночь – разницы нет, – посмеивался Габбас.
Осенью дом, состоящий из четырех комнат, был готов. Габбас и Шура пригласили аульчан на большое новоселье.
Когда к зиме пришло распоряжение обеспечить инвалидов войны бесплатным жильем и скотом, Габбас наотрез отказался от дома. «Пусть дадут тем, кто нуждается в жилье. У меня есть дом, который я выстроил своими руками», – с гордостью заявил он. Взял только корову с теленком.
Старший брат выделил семье Габбаса двух баранов и двух коз. Шура привязала на них разноцветные тряпочки для метки. Работы дома было невпроворот – Шура так и не смогла выйти на работу. Тем более муж-инвалид от нее не отходил ни на шаг. Шура стирает – Габбас рядом, пойдет чистить скотный двор – тут же Габбас. В огороде ведут прополку и сажают вместе. Так и видели их жители аула всегда вдвоем, как неразлучных близнецов.
Время шло. Появились дети. Росло благополучие. Шура действительно была видной, очень красивой женщиной. Мужчины в ауле не переставали ею восхищаться. «Видели мы русских красавиц и в Алма-Ате, и в Усть-Каменогорске, но такой, как жена Габбаса, не встречали!» – твердили они хором. Особенно хороши были ее отливающие золотом волосы, доходящие до щиколоток. Сагиля апа всегда подчеркивала красоту своей невестки:
– Таких длинных волос нет ни у одной казашки, – хвасталась она.
– Что правда, то правда! – соглашались аульчане. – А вообще откуда родом-то твоя красавица? – спрашивали потом.
– Это далеко, за Москвой. Между Псковом и Тверью, – отвечала Сагиля.
Гульжан Калиаскаровна вспоминает:
«Счастье и покой покинули дом дяди в одночасье. Внезапно заболели оба его сына и попали в больницу. Старшему было пять, младшему – три годика. Мы каждый день навещали их. Прошла неделя. Тетя Шура встревожилась. «Болезнь никак не поддается лечению», – говорила она, смахивая слезы. «Как дети?» – волнуясь, без конца спрашивал дядя Габбас. Я отвечала, что «все нормально», а что еще я могла сказать? Когда дядя Габбас лежал, было непонятно, спит он или просто отдыхает. Так лежал часами, глядя в потолок широко раскрытыми стеклянными глазами. Однажды под утро дядя соскочил с постели и закричал: «Гульжан, бегите с тетей Шурой в больницу. Узнайте, как там дети!» «Дядя, – взмолилась я. – Еще не рассвело. Все спят».
«Я увидел плохой сон. Кто-то силой вырвал у меня из рук нож», – ответил он.
Видимо, Всевышний дал знак дяде. Той ночью в больнице скончался его старший сын Омирлик. Не успели похоронить Омирлика, как умер Токтамыс – младший сын.
Тогда я впервые видела, как спокойного, духом крепкого дядю Габбаса горе подкосило. «В двадцать пять лет ты отняла у меня глаза, – проклинал он судьбу. – Теперь забираешь двух моих ягнят – мое око, мою надежду! В чем я перед тобой провинился?»
Оказывается, обоим мальчикам был поставлен неправильный диагноз. Лечили от простуды, а у них была корь.
«Когда умерли дети, тетя Шура была беременна, – вспоминает Гульжан. – В такой период Габбас ага был очень заботливым, сильно переживал.
Тетя Шура родила одиннадцать детей. Девятерых они вырастили и поставили на ноги. Все девятеро получили высшее образование, стали врачами, учителями, инженерами, агрономами. Сейчас потомки дяди Габбаса живы-здоровы, работают в разных уголках нашей большой страны».
Габбас Алтынбаев скончался в 2004 году в возрасте восьмидесяти шести лет. Проститься с аксакалом пришло много людей. Только его дети, внуки и правнуки составили бы небольшой аул. Сыновья, дочери, снохи, внуки, пра-внуки – все собрались под крышей отчего дома. Провожая в последний путь ветерана, дважды пережившего смерть, затем мужественно противостоявшего жестокой судьбе, его горько оплакивали многочисленные потомки. Жизнь этого человека, шестьдесят два года прожившего в кромешной тьме, – пример стойкости и силы духа. Когда люди провожали его в последний путь, то плакали навзрыд, не стесняясь слез.
Через несколько месяцев за мужем последовала его любимая жена – Александра Александровна Рустикова.
Двое влюбленных, выжившие в жестокой войне, прожившие рука об руку долгую жизнь, и в вечность ушли вместе. Могилы их находятся тоже рядом.
Заключение
Не перестаешь удивляться щедрому сердцу, необъятной доброте, кристальной чистоте души тети Шуры, которая не побоялась связать свою жизнь с искалеченным солдатом, зная, что он будет нелегким испытанием для нее. Свою любовь и уважение к нему она пронесла через всю свою жизнь. Ее чистая любовь вернула к жизни и деятельности замечательного человека. Несомненно, это высокий человеческий и женский подвиг Шуры, и им стоит восхищаться.
Некоторые могут сказать: «Это любовь. Наверное, любила по-настоящему». Верно. Но сколько можно миловаться? Не забывайте, что есть повседневный быт, забота о семье. Да, конечно, может, в свое время Габбас ага завое-вал сердце девушки геройскими поступками. Но со временем тускнеет слава, забываются и тяготы войны. Время лечит не только физические, но и душевные раны. У жизни свои жесткие законы, и она заставляет им подчиняться.
В жизни нет ничего вечного. Часто чувства людей, какими бы они ни были крепкими, сходят на нет. Тускнеет яркость переживаний, исчезают порывы влюбленности. Все это уступает место повседневным привычкам, уважению, почти родственным отношениям. Короче говоря, чувства так же преходящи, как и наша действительность.
А если это так, то как не заметить в поступке Шуры апай высокое благородство, доброе сердце, большую человечность.
Этот подвиг ценят, им восхищаются близкие Габбаса ага. Супружеская жизнь Габбаса и Шуры похожа на мечту, которая все-таки сбылась. И все, кто узнал об этой истории, склоняют головы перед памятью Александры Александровны – самоотверженной красавицы из далекой земли Валдая.
Перевод с казахского Раушан БАЙГУЖАЕВОЙ
