В годы моей службы в армии случайно погиб солдат из другого батальона – ночью попал под танк. Мы почти не были знакомы, а потому не могу сказать, что я сильно переживал. Было жалко парня, и всего лишь. Мы – молодые, 19-летние парни, скучающие по дому, друзьям, девушкам, даже завидовали его односельчанину, который, по нашим расчетам, должен был сопровождать траурный груз на родину. «Съездит домой, увидит родных», – думали мы. И очень удивились, когда узнали, что он отказался от поездки. Вначале удивились. А вечером мой лучший друг спросил у меня: «А ты бы поехал, если бы что-то такое случилось со мной?» Серьезно спросил. И я вдруг понял, что, наверное, не смог бы. Просто представил, как посмотрю в глаза его родителям, которые знают меня с детства, что скажу его девушке, которая ждет, общим друзьям…
Позже, когда уже журналистом встречался с ветеранами Великой Отечественной, афганцами, всегда хотел задать вопрос: «А каково это встречаться с родными погибшего товарища, что при этом чувствуешь?», но так ни разу не решился. Зато часто переслушиваю «Песню о погибшем летчике» Владимира Высоцкого, кажется, там я нашел ответ на свой незаданный вопрос.
25 января – день рождения Владимира Семеновича. «Совестью нации» называли академика Лихачева. Не знаю, как с Дмитрием Сергеевичем, я бы этот высокий эпитет без раздумья присвоил Высоцкому. Он всегда писал и пел о том, что его волнует, точно попадая в болевые точки читателя и слушателя. Не понимаю, как он умел вникать во внутренний мир альпинистов, дальнобойщиков, спортсменов и даже тех, кто воевал: летчиков, танкистов, пехотинцев, штрафников… Это, наверное, особый дар – уметь слушать, слышать, принимать боль и радости собеседника. Так точно передать переживания человека, вернувшегося живым с мясорубки, дано единицам. Представляете, четыре года страшной войны, сотни боевых вылетов, каждый из которых мог бы стать последним. Ты воевал достойно:
«Я за пазухой не жил,
Не пил с господом чая.
Я ни в тыл не просился,
Ни судьбе под подол…»
И все же ты выжил, вернулся. Тебе не стыдно перед людьми. И тут ты встречаешься с родными того, кто остался там. И встречаешься взглядом с ними:
«Но мне женщины молча
Намекали, встречая,
Если б ты там навеки остался
Может, мой бы обратно пришёл?!»
Тяжело себе представить такое. Не дай бог никому. Что должен чувствовать человек в таком случае? Не знаю. Это индивидуально. Видеть немой упрек в глазах другого человека, знать, что не виноват, и всё же чувствовать вину, искать оправдания, в которых, в принципе, не нуждаешься, но все-таки искать – это мучительно:
«Я кругом и навечно
Виноват перед теми,
С кем сегодня встречаться
Я почел бы за честь.
И хотя мы живыми
До конца долетели
Жжёт нас память, и мучает совесть
У кого, у кого она есть»
Он тоже не нашел ответа на этот вопрос, хотя попытался. Наверное, и нет его. Наверное, я правильно сделал, что не задавал этот вопрос никому. Никогда не задам. Мне кажется, тысячи фронтовиков, вернувшиеся с войны живыми, так и ушли в мир иной с этим чувством – с чувством вины за то, что остались живы. У кого была совесть. Может быть, именно поэтому мой отец, прошедший три войны – финскую, Отечественную и японскую, никогда не рассказывал о тех годах своей жизни, а, посмотрев какой-нибудь военный фильм, надолго уходил в себя и мог молчать по несколько дней:
«И на ней – кто разбился,
Кто взлетел навсегда…
Ну а я приземлился,
А я приземлился
Вот какая беда…»
Наступил год 80-летия Победы над фашистской Германией. Давайте помнить всех героев той войны. Их уже не осталось в Казахстане, да и во всем мире по пальцам, наверное, пересчитать. Вечная им память! И вечная память тем, кто сумел в простых словах без ложной патетики донести до нас… нет, не радость, не гордость, а боль. Боль, которая живет во всех, кто соприкоснулся с той трагедией. Она осталась в еще живых тружениках тыла, в детях войны, переживших первые голодные послевоенные годы. Она временами отзывается в нас…
Послезавтра Владимиру Семеновичу Высоцкому исполнилось бы 87 лет…
Кайрат САТАЕВ
фото: culture.ru
