В музее художественного и декоративно-прикладного искусства им. Ш. Сариева проходит персональная выставка художника Табылды Муката, торжественное открытие которой состоялось 31 мая. Еще минута, и будет торжественно перерезана ленточка, и зрители, в числе которых друзья по цеху, родственники, любители и профессионалы, студенты, окунутся в творческий мир художника.
Надписи на песке
«Құм жазуы» («Надписи на песке») – так называется творческая выставка Табылды Муката, где представлены 40 живописных и графических его работ, а также иллюстрации к книгам казахских писателей.
– Выставка должна была состояться в прошлом году, в год моего семидесятилетия. Но не получилось. Обстоятельства, – уточняет художник. – Выставка – это мой своеобразный отчет перед собой и зрителем, рубеж. Мои следы на песке.
…А песок был горячий. Как же он жег пятки аульским мальчишкам, которые летом не признавали обуви. Да и была ли она у детей послевоенного времени, а если и была, то берегли для особого случая. И стараясь ступать на редкие кустики травы, неслись неугомонные ноги по каким-то только им известным мальчишеским делам! Разве может напугать сына Нарынских песков знойная жара? Когда лето кругом, а впереди – целая жизнь?
– Тепло песка на подошвах моих ног я ощущаю до сих пор… Оно греет меня все время, – с невероятно доброй улыбкой рассказывает художник, будто удивляется сам. И уже перед тобой не известный, признанный профессионал, а тот самый пацаненок, что учился рисовать, водя веткой по песку.
Напиться у сезонного колодца
Художник Табылды Мукат родился в поселке Орпа Исатайского района, в самом сердце Нарынских песков. Орпа – это сезонный колодец, который выкапывали в пустыне во время кочевок казахи. Водой из таких колодцев поили скот, главное богатство кочевого народа, пили сами.
Четыре сестры и он, второй ребенок в семье чабана Муката. Своего хозяйства не было, жили при доме отцовского родственника. Мать Рахия, тихая, немногословная, абсолютно бесконфликтная женщина, воспитывала детей в труде. Отец Мукат в семилетнем возрасте сильно заболел, после чего оглох и перестал говорить. Глухонемой, но были целы руки-ноги, а на селе для пары здоровых рук всегда найдется работа. Пас скот, а когда подошло время, ему и сосватали милую девушку из Жангалинского района соседней Уральской области.
– В первый класс я пошел в родном селе. В начальной школе имени Хрущева был всего один учитель на четыре класса – Салимгерей агай Карабаев. Учились азбуке, арифметике. Вначале писали на песке. В одном классе сидели вместе дети разных возрастов. По рядам. Тогда бумаги не хватало, тетрадей не было. Писали в бухгалтерских журналах с разлинованными пожелтелыми страницами. Чернилами. Тогда были такие чернильные таблетки, их мы разводили водой и писали перьями, – улыбаясь своим воспоминаниям, рассказывает художник о первых уроках.
Гости, портреты и первые учителя
Так, без лишних усилий учился грамоте. А между тем в нем появлялась и овладевала им страсть к рисованию. Без кружков, развивающих фантазию и логику, без красок и мольбертов, на случайно раздобытых листах бумаги карандашом рисовал мальчишка первые портреты. Это были гости.
– Тогда главным развлечением гостей была игра в карты. Соберутся в круг и режутся. Я садился в сторонке и наблюдал за лицами. Было очень интересно наблюдать за их выражением, настроением, характером.
В пятидесятых годах началось переселение малых пустынных аулов в более крупные. Жителей Орпы переселили в Новобогат в местечко Каткыл. Учиться маленький Табылды после окончания начальных классов пошел в Амангельдинскую школу, его устроили в пансион при школе. Учителя были знатные, относящиеся с огромной любовью к своему делу, сплошь музыканты, талантливые интересные люди. Дети после уроков занимались в кружках, а после гоняли мяч, играли в асыки, ләңгі. На каникулах помогал отцу в колхозе, и после окончания школы пошел работать чабаном.
Поеду поступать
– После окончания школы пошел работать в совхоз чабаном. Тогда было комсомольское веяние – если два года отработать на селе, то можно поступить в вуз вне конкурса. Но все же очень тихо, глубоко про себя мечтал стать художником. Так прошло два года. И однажды я поехал в Гурьев к родственнику Ахмету ага Ихсанову. За чаем он сказал, что едет на три дня в Алма-Ату сдавать отчет. И предложил мне ехать с ним: «Давай попробуй поступить в зооветеринарный институт. Успеешь до воскресенья получить расчет?» Я не обещал ничего, но сказал, что постараюсь. А была пятница…
И с этой минуты начались чудеса, будто кто-то свыше развернул перед пареньком светлую дорогу. Это сейчас 60 км – не расстояние. А в то время настоящим везением было попасть на попутку. Доехал. А в совхозе горячая пора – страда. Рук не хватает, все на заготовке сена. А тут он – с желанием уехать. Где директор? Где бухгалтер? Кто даст расчет? На удачу встретился родственник Даулет ага, он и повел напрямую к директору, в отдел кадров, справил все документы для поступления. Получив расчет – 280 рублей! – уже в субботу он был у дяди в городе, чем немало удивил его. Нерасторопный скромняга с мягким характером так быстро справился.
– В Алма-Ате мы остановились у родственника – двоюродного дяди, преподавателя Нархоза. И с утра следующего дня было решено, что я иду сдавать документы в зоовет. На шестом троллейбусе доехали до института, а там – километровая очередь! Это были последние дни приема документов перед вступительными экзаменами – 22 июля 1966 года… Оставив меня, дядя поехал по своим делам.
Попытка – не пытка
И вот тут вновь в жизнь молодого человека вмешивается провидение. Четыре часа простояв в очереди, он вошел в приемную комиссию и представил папку с документами. И тут девушка говорит, что нет приписного свидетельства. Он его оставил в чемодане! Что делать? Поехал домой на том же шестом троллейбусе.
– А дядя уже дома был, закончив дела первого дня. Отругал он меня, конечно: «Как ты учиться в столице собираешься, разве можно быть таким ротозеем? Завтра поедешь, только перепроверь все документы. И пошустрее будь. И не забудь подать заявление на общежитие». Наутро я поехал уже сам, а очередь еще больше вчерашнего! Пока стоял, огляделся. Невдалеке киоск справочного бюро. За 35 копеек можно было узнать адрес, где другие вузы расположены. Пошел и я узнать, как проехать в художественное училище. Узнал адрес – Абая, 56 «а». Стою сам на улице Абая и думаю, что ведь можно и пешком пройти, найду!
Вспомнив тогдашнюю свою решительность, очень скромный и мягкий человек Табылды Мукат, по-детски рассмеялся, мол, надо же! И вот он уже шагает по Абая. Нашел, пройдя вглубь двора, нужный дом. И табличка: Алматинское художественное училище им. Гоголя.
– Вхожу, а там – на полу опилки, идет ремонт. Вахтер сказал, что экзамены давно прошли, еще в июне. Тогда я решил пойти к директору. Стою на пороге кабинета, топчусь. Когда он, оторвавшись от своих бумаг, спросил, кто я и откуда, я и заявил, что хочу стать художником. «Ты опоздал, – ответил он мне. – Приходи поступать на следующий год».
Но Табылды не собирался уходить, продолжал стоять. Тогда директор продолжил: «Мы же в марте еще в газетах «Социалистик Казахстан» и «Лениншил жас» давали объявления, ты что ж, не читал?» На что услышал ответ: «Ага, я пас овец в Нарынских песках, туда почту один раз в полгода привозят. Январские номера газет мы только в июле получили!» Чем рассмешил директора. Но, видимо, было что-то в пареньке такое чистое и искреннее, что хотелось помочь ему. Он и предложил сдать документы в институт Каспий на худграф.
– Вернувшись в дом родственников, встретился с дядей. Пришлось тут приврать, что очереди не хватило. Опять он меня отругал, – смеется Табылды агай. – Оставался последний день. Но тут я решил время зря не тратить, и поехал сразу в училище.
«Я – студент!»
Директор училища был на месте и сразу узнал его. «Сдал документы?» – поинтересовался. Я же честно признался, что за два года, что пас овец, все школьные знания позабылись, а высшую математику мне точно не пройти. Он задумался и предложил на полгода стать вольнослушателем. Но как жить? Без общежития, без стипендии?
– Ой-бай, ага, говорю, я город-то второй раз в жизни вижу, только в Гурьеве бывал, и то несколько раз. Откуда только во мне столько настырности взялось? – качает головой мэтр.
Однако директор видел в нем искренность, ведь парнишка был честен, он говорил правду! Акрап Кудайбергенович Жубанов, из плеяды казахской интеллигенции, вдруг говорит: «Издалека ж ты прибыл. А возьму-ка я тебя студентом!»
– Я чуть не упал там, когда услышал его слова. Пошел оформляться к завучу, и, просунув голову в приоткрытую дверь, – русского языка я не знал совсем – заявил: «Я студент!» Напугав завуча Зинаиду Яковлевну, то ли видом своим аульским, то ли громким заявлением, и был выгнан: «Ты откуда такой? Закрой дверь с той стороны!» Что ж, вернулся и сказал, что мне не верят. «Скажи, что директор зовет», – ответил Акрап Кудайбергенович. «Директор зовет», – повторил я попытку пообщаться с завучем. На этот раз она поверила. Директор ей и сказал, мол, приехал парень из дальнего аула, давайте дадим ему шанс стать художником. И за несколько минут, после заполнения справки, я стал студентом.
Поверить в это ему трудно даже сейчас. И вспоминая свои далекие юношеские годы, он неподдельно удивляется, будто и не с ним это было.
Объявив дяде Ахмету, что ему не придется сдавать экзамен, поскольку стал студентом художественного училища, он немало удивил и видавшего виды родственника. И рассказал все как есть: о давней заветной мечте стать художником, о вынужденном обмане, о директоре, который так неожиданно принял его в студенты.
Домой в аул он вернулся героем, и до сентября отдыхал. А среди аульчан пошла молва, мол, в Гурьеве у Табылды есть дядя Ахмет, такой влиятельный, что устроил парня на учебу в Алма-Ату. Родители были рады, не слишком вдаваясь в суть – главное учится. Больше всех радовались сестренки – как же, брат поступил в художественное училище столицы!
Будни творчества
А потом началась учеба. Учился изо всех сил, потому что было бесконечно интересно, потому что это было делом всей его жизни. Потом будет учеба в Украинском полиграфическом институте им. И. Федорова во Львове, которая на долгие годы определит его направление в живописи. После службы в армии в 1975 году его берут в издательство «Жазушы» в качестве художественного редактора, он погружается в мир книжного искусства. Оживляя рисунком слово, за сорок лет работы он проиллюстрировал около 500 книг.
– Сейчас книги делают с помощью компьютера. И книги получаются неживые, – делится своими наблюдениями художник. – После закрытия издательства я больше занялся своим творчеством. У меня своя мастерская в Алматы. Как создаются картины? Иногда прямо на брошенном на пол листе бумаги, часа за четыре. А бывает, что тему носишь в себе месяцами, и так же долго продумываешь каждый штрих.
В своем творчестве он не привязан к академической школе. В его работах ярко выражен эмоциональный образ, некий всплеск чувств и переживаний, близкий к наивности детства. По мнению Табылды Муката, художник, чтобы иметь свой почерк, стиль, должен все время учиться. Это поможет быть современным, это формирует вкус и умение соответствовать требованиям времени. Самоанализ и самокритика, поиск ответов на вопросы «как?», «зачем?» и «почему?» способствуют созданию своего мира.
– Мне близки идеи немецкого экспрессионизма, группы «Мост», основателями которого являются художники Шмит Ротлоу, Нольде, Кирхнер, Пихштейн. А вдохновляет… Чтобы не было застоя в работе, мне необходимо бывать на природе, пленэрах. Очень хотелось бы дней на десять организовать выезд на этюды, ощутить реальную действительность на природе, – делится Табылды ага.
Выставки, награды, признание… И, несмотря на все регалии, не покидает чувство, что в этом высоком, сильном человеке все еще живет неутомимый ребенок, желающий видеть вокруг только хорошее. Как трогательно он говорит «айналайын», обращаясь к тем, кто моложе. С такой отеческой добротой, что невольно попадаешь в атмосферу уюта и тепла. Две дочери и сын. Как признался Табылды ага, девочки рисуют, старшая художница, живет с мужем и детьми в Лондоне, а сын вовсе далек от искусства. Супруга Куляим два года как ушла из жизни – и грусть в глазах художника.
Увидеть слона в удаве
Как смотреть и видеть картину? Несколько крупных мазков широкой кистью… Делаешь шаг назад, еще, потом еще отступаешь. И вдруг перед тобой раскрывается картинка аула, лошади на жайляу, портрет Курмангазы, верблюдица с верблюжонком. Заведомо не прорисованы лица, их можно прочувствовать в движении, которое невероятным образом ощущаешь в картине. О чем говорят табунщики, встретившись в степи, пока их лошади мирно щиплют траву? Кажется, еще немного постоишь и услышишь их неторопливый разговор. Но не услышать топот копыт в картине «Бегущие кони» может только слепой. Впрочем, о чем я? Услышать глазами? Но, видимо, у настоящего искусства понятия перемешаны.
– Чтобы видеть, надо перестать смотреть глазами, только глазами, – просвещает меня художник. – Смотрите в перспективу. Что несут в себе и завораживают смотрящего древние наскальные рисунки? Нам еще предстоит их понять и оценить. Это другой, пластичный мир. Высший уровень.
«Как в детстве», – подумалось мне. И вспомнился герой сказки Экзюпери «Маленький принц», когда он, будучи ребенком, расстраивался, почему взрослые про удава, проглотившего слона, говорят, что он – шляпа?
Акварель, масло, карандаш, портрет, пейзаж, графика, иллюстрации к книгам. Мир творчества Табылды Муката многообразен и многокрасочен. И каждая картина несет тепло. Тепло, которым делится художник в каждой работе. Тепло, которое впитали босые детские ноги в горячих песках Нарына.
Марта ОРЫНБАСАРКЫЗЫ
