Воинская доблесть, самоотверженность, образец беззаветного служения Родине – такими эпитетами награждают батыров – защитников Отечества, которые проявляют истинные мужские качества в самые тяжелые для страны времена: при защите внешних границ, во время войны, в борьбе с природными и техногенными катастрофами.
Ликвидаторы последствий аварии на Чернобыльской атомной электростанции – уже седовласые мужчины, вспоминая страшные события 38-летней давности, когда мирный атом вдруг стал совсем не мирным, сегодня рассказывают об этом привычно, без эмоций и порой даже шутя.
А тогда, в 1986-1989 годах, им всем было по 30 лет, каждый из них имел уже семью, по двое детей. И они, рискуя своим здоровьем, а то и жизнью, отправились в другую республику, чтобы спасать города от радиации.
26 апреля 1986 года на четвертом энергоблоке Чернобыльской АЭС, которая находилась в двух километрах от украинского города Припять, произошло два мощных взрыва, которые полностью разрушили реактор. Стены и перекрытия машинного зала были полностью развалены. Начался пожар. Произошел выброс огромного количества радиоактивных веществ в атмосферу. В то время все мировые СМИ писали, что по международной шкале ядерных событий взрывы на ЧАЭС имеют самый высокий, седьмой, уровень. После аварии 30-километровая территория вблизи станции стала зоной отчуждения. И в мае 1986 года, когда наверху было принято решение о консервации четвертого блока атомной станции с целью уменьшения утечки радиоактивных веществ, в Чернобыль стали отправлять военнослужащих запаса, специалистов различных сфер деятельности со всего Союза.
У горнила смертоносного реактора
Дюсенбай Бижанов, Владимир Марин, Мурат Нурсеитов и Евгений Нестман на ликвидацию атомной катастрофы призывались как раз в 1986-м. В первой партии – в мае – в опасную зону отправился Дюсембай Бижанов.
– Сначала нас повезли в Киев на станцию Тетерево, а оттуда уже отправили в Чернобыль. Я работал в самом очаге – в коридоре, который соединял четвертый и третий блоки. Мы выполняли самую грязную работу: лопатами выгребали мусор. На тот момент четвертый реактор, где и произошел взрыв, еще был открыт, поэтому фонило жестко: говорят, радиация была в тот период более тысячи рентген. Работали в тяжелой свинцовой экипировке, в бахилах, рукавицах. На лицо надевался респиратор, в котором невозможно было дышать, и очки – они защищали от бета-излучения. На объекте мы находились не более пяти минут. Офицер, следивший за временем, объявлял по громкоговорителю, когда нужно меняться, – начал рассказывать чернобылец.
В грязной зоне Дюсембай пробыл полтора месяца. По рассказу ликвидатора, тогда весь мусор от взрыва они кидали в контейнеры, которые потом автокраны-роботы сбрасывали в горнило четвертого реактора для консервации.
– В то время вся техника была немецкая, японская. Немецкие краны «Демаг» и «Либхер» поднимали до 700 килограммов груза, они управлялись дистанционно, – продолжает свой рассказ собеседник.
А еще Дюсембай стал свидетелем трагического эпизода: на его глазах вертолет, который сбрасывал в шахту реактора жидкое стекло, свинец, дезактивирующие растворы, рухнул прямо в черную дыру.
– Я как раз стоял рядом, когда вертолет хвостовым винтом зацепил трос одного из кранов и рухнул прямо в шахту. Это было страшно. На борту находились четыре человека, все они погибли.
После полутора месяцев работы в грязной зоне его отправили в чистую, где он со своими сослуживцами занимался обслуживанием теплотрассы.
– Со мной служили 150 солдат из Пятигорска. Мы пробыли там полгода, – сообщил Дюсембай.
Гурьевская вобла – в зоне риска
Владимир Марин, Мурат Нурсеитов и Евгений Нестман в ликвидации аварии атомной электростанции принимали участие спустя восемь месяцев, в декабре 1986-го, и служили в одном батальоне «Урал». Молодые военнослужащие прибыли сначала в Волгоград, затем в город Белая церковь, а потом в Припять.
– Я работал монтажником в бригаде с украинцами, которые строили 5-6-е блоки атомной станции, Евгений – электриком, а Мурат – строителем, – начал разговор Владимир Марин. В то время четвертый энергоблок Чернобыльской атомной электростанции уже был в саркофаге. И призывники запаса работали в третьем блоке, коридоре, вне станции. У каждого из наших собеседников была своя задача: например, Владимир отсекал и глушил все трубопроводы, занимался насосной станцией. Евгений Нестман производил монтаж высоковольтной электролинии на открытом распределительном устройстве в 750 киловольт. Мурат занимался ремонтом цехов. На тот момент первый и второй блоки уже работали, и нужно было восстанавливать третий. По воспоминаниям Евгения Нестмана, на станции они работали по 15 минут в день и по вахтам: 15 дней – на станции, 15 – отдыхали.
– Каждому выдавали персональные дозиметры, так называемые «карандаши» – это накопители радиационной дозы. Они похожи на авторучки из алюминиевого сплава, которые заряжались каждый день и крепились на обмундирование. Установленная норма была 25 бэр (биологический эквивалент рентгена), и существовало правило: достиг нормы – прислали замену. Никто из нас не знал, сколько рентген набрал «карандаш». Он закрытый, и после смены мы их просто сдавали, – поясняет Евгений. А однажды, по словам Владимира, к монтажникам подошли замполит и командир роты и сказали, что им нужно поработать на крыше третьего реактора. Говорят, в апреле 1986 радиация там была больше, чем в Хиросиме.
– Дело в том, что когда заглушали реактор четвертого блока, с вертолетов кидали свинцовые грузы, и летчики иногда промахивались – попадали на кровлю третьего. Вот нам предстояло подняться на крышу вместе с оборудованием, чтобы устранять повреждения и дыры. Работали по 40 минут, допустимая норма облучения была один рентген. Но когда мы уже спустились, дозиметр показал меньше одного рентгена, и нас отправили еще на 20 минут, – рассказывает ликвидатор. – Ну, тогда уже прошло восемь месяцев, стояла зима, возможно, не было так опасно. Честно признаться, мы и не думали о последствиях. Что приказывали, то и делали, – говорят мужчины.
Боялись ли они? Скорее, нет. Они же – военнообязанные, и есть понятие приказа. Молодые, здоровые 30-летние мужчины просто работали. А жили они в щитовых казармах, где их было 140 человек. В каждой роте по 70 солдат.
– Мы всю службу держались вместе, поддерживали друг друга. Получали посылки из дома – колбасу, рыбу сушеную. Последняя пользовалась большим успехом. Иногда рыбы так много присылали, что сослуживцы из Кирова собирали посылку и отправляли своим семьям, – с улыбкой вспоминает Мурат Нурсеитов.
– Ездили в вахтовый поселок Зеленый мыс. Даже на экскурсии побывали в Киеве, на футбольные матчи, в музеи ходили, – добавляют собеседники. Кстати, у всех ликвидаторов зарплата шла в трехкратном размере от той, что они получали в своей организации в Гурьеве (ныне Атырау). А еще им были положены ежемесячные командировочные, да и обеспечение было отменное. А дома их ждали любимая жена, дети и место на службе. Жизнь шла своим чередом.
«Кагор» для профилактики
Ерсаин Уразгалиев и Багитжан Куатов повестку в военкомат на усмирение бушующего «мирного атома» получили весной 1989-го. Ерсаин призывался из Астрахани. После медкомиссии его отправили в Украину, город Славутич.
– Там мы пробыли 153 дня, потом нас отправили в 30-километровую зону Чернобыля. Мы заготавливали лес, строили школы, садики, восстанавливали дома, дороги. Жили на теплоходах, которые стояли прямо на реке Днепр, их в то время было 15, – рассказывает Ерсаин.
– Рыбу ловили, хоть и нельзя было, все равно ели. Поймаем щуку и проверяем дозиметром. Проводим от хвоста до головы, если лампочка замигала, эту часть отрезали. Таким же образом проверяли и постель. Загорелась лампочка – стряхнешь с постели радиационную пыль и ложишься, – с улыбкой продолжает вспоминать собеседник. – А чтобы радиационная пыль не поселилась в организме, принимали внутрь 100 граммов водки или «Кагора». Даже офицеры, которые измеряли нас дозиметром, рекомендовали. Для профилактики.
Еще один участник ликвидации радиационной катастрофы Багитжан Куатов занимался дезактивацией белорусского города Хоники, деревни Новоселки, тоже расположенной в 30 километрах от опасной зоны.
– Работы велись не только на самой ЧАЭС, но и за её пределами. Ближе к осени 86-го стало понятно: накапливающаяся в зоне радиоактивная пыль может распространиться и за пределы закрытой территории. И чтобы ее подавлять, города очищались. Мы специальным раствором мыли дома, дороги, перекапывали грунт и заменяли его на чистый песок. В первые две недели было тяжело: головные боли, испытываешь нехватку воздуха, во рту чувствуешь металлический привкус. А потом адаптируешься, – говорит Багитжан. И тут же вдруг вспомнил бабушек, торговавших на улице фруктами, молоком.
– Несмотря на хорошее обеспечение, мы нет-нет, да и покупали у них то яблоки, то малину, то молоко. А потом в туалет бегали, – улыбается чернобылец. – Молодые были, не понимали всю серьезность ситуации. Но милиция стихийную торговлю разгоняла жестко.
Невидимые БЭРы
О дозиметрии хотелось бы рассказать отдельно. Почему-то накопители – «карандаши» или «таблетки», измеряющие дозу облучения, были не у всех. Из шести наших собеседников, двое – Багитжан и Дюсембай – вообще о них не слышали. Но важно то, что в конце службы всем ликвидаторам в военном билете писали «не более 15-16 рентген». И никому 25. Никто из чернобыльцев так и не знает, какое количество рентгенов они получили на самом деле.
Поискав в интернете, мы прочли, что некоторые чернобыльцы, которые работали на станции в мае-апреле 1986-го, не скрывали, что по расчетам накопили 70-150, а им поставили только 6. Радиолог говорил, что больше написать не может, дескать, такой приказ. А тем, кто работал позже, в 89-м, вообще ставили от 0,5 до полутора рентгена. Сами солдаты проверить этого не могли, да и кто им разрешит? А последствия со здоровьем сказались потом, несколько лет спустя. По воспоминаниям Ерсаина Уразгалиева, его брат, который тоже принимал участие в ликвидации катастрофы, умер от облучения в 58 лет.
– В Чернобыле он возил комбата на УАЗике. Однажды машина сломалась, и комбат дал ему на устранение неполадок один час. И молодой водитель, недолго думая, снял запчасти у машины, брошенной в яме для утилизации после работы на ЧАЭС, – продолжает рассказывать мужчина. Откуда же было знать неопытному военнослужащему, что железная техника вся была облучена? И водитель УАЗа вместе с запчастями получил радиацию. В то время правительство и Минобороны скрывали масштабы катастрофы, и никто не знал, насколько это было опасно. После возвращения домой подорванное здоровье дало о себе знать, и однажды у мужчины хлынула кровь из носа, ушей и глаз. Но подтвердить, что 58-летний мужчина умер вследствие облучения, никто не может.
– Мы даже сейчас не можем получить категорию инвалидности, потому что нужно еще доказать, что наши болезни – результат радиации, – жалуются чернобыльцы. Поэтому ликвидаторы просят возможность пройти обследование в Семее, где есть научно-исследовательский институт. Возможно, тамошние ученые смогут определить наличие в организме дозы облучения.
О льготах и проблемах
Председатель ОО «Ветераны ЧАЭС Атырауской области» Серик Мурзагалиев, продолжая разговор о проблемах, с которыми сталкиваются ветераны-чернобыльцы, сказал:
– Мы приравнены к ветеранам Великой Отечественной войны, но среди нас шесть человек, которые не могут получить квартиры. При распределении жилья очередь наших ребят все время отодвигается. Вот Ерсаин живет на квартире, осенью будет уже 15 лет, как он стоит в очереди. Когда в этом году она подошла, квартиру отдали инвалиду. У нас 12 категорий социально уязвимых граждан, и в первую очередь ключи от квартир дают им. Но нашим ветеранам уже немало лет, и ждать по 15 лет они не могут. Например, афганцы сразу получили 25 ключей от новых квартир, – сообщил лидер ОО. Серик обеспокоен еще одной проблемой:
– У нас есть ветераны, которые не работают, не имеют инвалидности и еще не достигли пенсионного возраста. Они не могут получать медобслуживание в поликлиниках, потому что не оплачивают ОСМС, – говорит он.
При этом у чернобыльцев не все так плохо: ежемесячная компенсация на коммунальные услуги у атырауских ликвидаторов выросла с 15 тысяч тенге до 35. Также один раз в год они получают выплату в размере 150 тысяч тенге (раньше было 100 тысяч), проезд в общественном транспорте – бесплатный. Кроме того, они могут на безвозмездной основе посещать госпиталь санаторного типа. И из 160 членов общественного объединения 30 имеют категорию инвалидности.
И еще. В этом году ветераны 26 апреля впервые официально посетили мемориал, установленный в парке Победы участникам ЧАЭС в конце декабря прошлого года.
У редакции остался только один вопрос: приказ о выводе войск с территории Чернобыльской АЭС был подписан 22 ноября 1989 года, а 15 декабря 2000-го ЧАЭС навсегда прекратила генерацию электроэнергии. И помнится, в прошлые годы чернобыльцы вели разговор о том, чтобы отмечать памятную дату не 26 апреля – в день трагедии на АЭС, а 22 ноября. Может быть, в этом есть смысл? Ведь участники афганских событий и миротворцы-таджико-афганцы отмечают день вывода войск из военных территорий, да и День Победы тоже отмечается 9 Мая – окончание Великой Отечественной, а не ее начало – 22 июня. На этот вопрос у чернобыльцев пока однозначного ответа нет.
Напомним, на устранение последствий катастрофы атомной электростанции были задействованы силы множества специалистов – от спасателей до экономистов. Всего в разные годы в работах на ЧАЭС приняли участие 526 250 ликвидаторов. Из Гурьевской области в течение 1986-1990 годов там побывало свыше 1 500 человек. На сегодняшний день в ОО «Совет ветеранов Чернобыля Атырауской области» состоят 160 человек.
