Атырауский маэстро кисти и холста Рафаэль Слекенов начинает серию весенних мастер-классов, где станет делиться опытом с молодежью. Он все также полон сил, творчества, креатива, есть новые работы. «Гостиная «ПК» решила сделать читательницам подарок – отправиться в галерею, ведь все картины Рафаэля о любви, о смысле жизни и вновь о любви.
…Он видел северное сияние. Наверное, поэтому от его картин исходит необыкновенное мерцание. Рыбачил в детстве, а в юношестве работал грузчиком – вот почему знает цену тяжелого труда. Во всем мире популярен, но в родной стране его просят выставляться на вернисажах за плату.
– А еще так много рыбы у вас в картинах! – замечаю, когда только пришла и окинула взглядом студию.
– Это, наверное, подсознательно. Я все детство провел на берегу: у нас был дом с видом на Урал, в Индере. Отец работал начальником пристани. На дебаркадер причаливали различные корабли, которые возили руду, что добывали в нашем богатом районе. Туда и Конаев приезжал, первый секретарь ЦК Казахстана. А что вы удивляетесь, – говорит Рафаэль, когда уточняю – неужто сам Динмухамед Ахметович?
– Да, прям его видел, я ж родился в советскую эпоху. И вот частенько бегали на причал, приносили отцу обед. Мы лицезрели, как рыбаки рыбачили, сами тоже удили, так что это все впиталось, потому на моих картинах такой темы немало. Вот, «Большая рыбалка» – моя ключевая работа, – указывает на картину, на которой в лодке удят двое подростков. – Композиция получилась такой, что профессиональный искусствовед, художник посмотрит, сразу начнет критиковать. Мол, лодка может не выдержать, и если еще одну рыбешку закинуть, вероятно, уйдет под воду. Второй мальчик смотрит на зрителей как бы с призывом «мы еще можем спасти этот мир!» и возвращает в реку икряную рыбу, чтобы циркуляция продолжилась. Ребячьи глаза грустные и в то же время оптимистично смотрят в будущее. Работа написана в стиле фовизма.
– А какая рыба тут у вас изображена?
– Да это неважно, просто символически передал. А вообще, в детстве в основном попадались судак, сом, жерех. Нас как отец учил: удите ровно столько, сколько сможем съесть на обед. Не надо думать о том, сколько оставить на ужин, к примеру, или накопить – насолить, продать. И мы удили сколько нужно было на тот момент. Так и по тенгрианству – наши предки передавали из уст в уста – мол, бери от мира то, что можешь проглотить сейчас. Глубочайшая и премудрая религия была, изучаю ее. Наши бабушки могли поставить больного человека ритуалами на ноги, а сейчас – одна реклама лекарств, а какие есть уколы дорогие! И я, к примеру, не верю, что действительно они спасают.
…А вот – девушки, – на другие картины указывает, – если приглядитесь, везде изображена одна и та же, это моя супруга Элеонора. Вот она с колыбельной, вот – с цветами. Когда-то это было подсознательно, писал супругу с ребенком, к примеру, – говорит Рафаэль, у которого с женой сегодня трое уже довольно взрослых детей.
– Всего написал более тысячи полотен. В последнее время скорость работы замедлилась – все-таки возраст (не верится, но Слекенову действительно не так давно исполнилось 50!), а по молодости я и ночи не спал, мог до утра писать, пока пение птиц, лай собак не приводили в себя, и я понимал – рассвет, надо уже поспать.
– Сальвадор Дали видел некоторые свои картины во сне. У вас было такое озарение?
– Конечно, я их потом и писал. Были сны и потом композиции из детства, из будущего. «Небесный разум», к примеру, эта большая картина в Кастеевке выставлялась. Потом она пропала. Да, очень мистическая работа, трудно было с ней расстаться. А я в то время много выставлялся – и в Алматы, и в Астане, и за рубежом. Все время ездить, собирать свои работы было сложно, я не могу винить тех, кто стащил мою картину. Это всегда так с художниками и происходит. Их мысли все о творчестве, а шустрые люди на этом делают движения.
Про критику
– А как относитесь к критике?
– Есть высказывание гуру Ошо: он говорит – кто такие критики? В первую очередь те, кто не смог стать чемпионами. Вот они палки в колеса ставят. И эта критика – в минус. А есть такая, когда человек видит, что с ним, критикуя, хотят поделиться своим опытом, знаниями – это уже другое. Прежде чем критиковать, надо пережить столько, сколько сам художник пережил, и понять суть его творчества.
– Вы переживаете, что в последнее время все только и говорят, что про цифровое искусство?
– Компьютерная графика – это альтернативный вид искусства. Поиск должен всегда идти, мы же люди, должны прогрессировать, искать новые языки выражения и так далее. Но у цифрового искусства не должно быть главенства. Классику мы никак не можем стереть, отказаться от нее в любой сфере жизни. Однако и цифровое искусство тоже должно стать частью. Сам я участвовал в контемпорари-проектах, я и видео арт снимал и фото арт, и такие мои работы выставлялись в Берлине, Нью-Йорке. Но для меня как художника нужно брать то, что ты больше всего любишь и где ты больше всего можешь вложиться.
Про дом у солёного озера
– 20 лет назад вы вложились в кино «Дом у соленого озера». Как попали в эту команду?
– Это был кинодебют и пока единственный. Меня пригласил туда Игорь Вовнянко – он и писатель, и драматург, и оператор, и режиссер – универсальный. К сожалению, недавно скончался. Я с ним еще в 2000-м в Алматы познакомился. Потом, когда приехали на пробы к нам снимать «Дом у соленого озера», попали на открытие моей персональной выставки. И Вовнянко говорит мне невзначай – ты молодой, талантливый, ты нам нужен. Мол, фильм снят глазами 5-летнего мальчика, а у тебя такие картины, твоей детской фантазией будем дополнять. Однако работа художником в кино и просто когда ты художник – разные вещи. Художник в кино должен создавать все образы, которые попадают на экран – будь то одежда, тона, декорации. Я за все был ответственный. В картине были заняты опытные люди, которые даже с Шакеном Аймановым работали, и мне повезло, я у них учился. После «Дома» еще несколько раз приглашали в кино, звонил Сергей Азимов, гендиректор киностудии, уговаривал приезжать. И все же моя душа лежала больше к живописи – это твое поле, ты сам создатель, с самого начала. А кино – коллективное творчество, вся команда работает на одну идею. В тот период я и кино занимался, и две персональные выставки провел – в Алматы и в Астане. Это огроменный труд, и меня достойно оценили – клуб меценатов национальной престижной премией «Тарлан». В принципе, для меня не имеет особого значения – какую премию, награду дали, у меня различные дипломы по разным углам находятся.
И вот после съемок «Дома у соленого озера» все же решил остаться в родном городе. Хотелось делиться тем, чем могу. Хотя я долгое время в Европе жил: в Варшаве, Лондоне, Москве, Риме были персональные выставки. Что интересно, с меня арендную плату на чужбине не брали. Чего не скажешь о Казахстане, о родном Атырау: если решу выставляться в музее, должен буду за аренду отдать свою работу. Дилемма: художник всю свою энергию, средства отдает творчеству, создает искусство и когда хочет поделиться им, провести свою персональную выставку, у него просят деньги за аренду! Вот недавно музей Кастеева предлагал мне выставку – мол, давно я не выставлялся. Ну да, в последний раз это было 20 лет назад, но тогда у меня были спонсоры, сейчас их не, платить нужно со своего кармана, и средства это немалые. Но такого не должно быть. Например, певец приехал на гастроли – с него же не берут аренду, ему еще и за авторское право – за ретрансляцию песен платят. За рубежом, когда выставляются в галерее картины художников, при жизни автору платят гонорары, об этом все прописано в законе. А в Казахстане такого нет. Жаль.
«Стабильности нет. А искусство – вечно»
– Где ваши работы можно посмотреть?
– Они хранятся в музеях Кастеева, их немного, но есть. В Гонконге скоро собираются открыть цифровую всемирную галерею, мои работы будут транслироваться на улице, вместе с картинами всех музеев мира.
Искусство для меня – самое важное, лучшее, что есть у человечества. Сегодня все больше в новостях говорится, что в мире неспокойно. Но фактически это все продолжается уже две тысячи лет в истории человечества. И чего должно быть больше? Искусства.
Стал чаще проводить мастер-классы. И хоть времени не так много, не упускаю возможности делиться опытом.
Ни для кого не секрет, что произведения искусства – это не только интеллектуальный материал, но и денежный ресурс. Сейчас коллекционеры столько денег вкладывают в картины, а сколько они на аукционах стоят! Но там есть все равно политика, есть заинтересованные стороны, кого как больше раскручивают. Это зависит и от нашей экономической, политической ситуации, от уровня культуры, как мы признаны в мире. Когда выставлялся в Европе, люди приходили и спрашивали – откуда приехал художник. Имя мое их не интересовало. Ведь когда художник выставляется в другой стране, в первую очередь представляет свое государство. Видя его работы, уровень развития современного искусства, у чужестранцев создается представление о нашей стране. В этом контексте хочу сказать, что художников надо ценить и понимать их у себя дома. Это важно! Однако сегодня изобразительное искусство Казахстана – как пасынок в своей стране, честное слово. И с этим надо что-то делать. Во всем этом есть ответственные союзы художников, и сами художники, и министерство культуры, и власти, в общем, все структуры. В законе о культуре ведь нет ни одного слова про художника. Есть о клоунах, артистах. Понимаю, художник – это призвание. И, тем не менее, на уровне законодательном, правительственном изменения в лучшую сторону должны происходить. Кое-что уже союз художников делает, встречался с минкультом, подписали меморандум. Но пока особо ничего не изменилось. Когда художники хотят выставить свои работы в национальных музеях, власти требуют деньги. Так наоборот художнику нужно платить за шедевр, что делится им и участвует в воспитании подрастающего поколения. Но государственные музеи не покупают сейчас искусство Казахстана. А что делать, куда деваться художникам? Каждый несет на себе своей крест. Благо, есть люди, фонды, ценящие мастеров кисти, и в Атырау, и Астане, и Алматы, и Нью-Йорке, и в Лондоне. И мы продолжаем расти, работать. В Атырау тоже есть союз художников, он все время пишет, обращается к акимам. Нам нужны стимул, признание – это пока хромает.
Я преподавал и в местном университете, и в академии искусств им. Н. Тлендиева. А когда однажды вернулся из европейского турне, вскоре открыл свою галерею. Там проводил уроки рисования, живописи, мастер-классы. Считаю, делиться своим искусством – значит, быть здесь, в родном городе, и все свои работы здесь можешь показывать.
– Ваш стиль имеет название?
– Я создал свое направление – джазовая живопись. Потому что создаю картину, будто музыку пишу, словно на клавишах играю или на барабанах. Это не я так сказал, а композиторы, музыканты, искусствоведы – у тебя, говорят, джазовая живопись. Я подхватил это. А однажды известный искусствовед определил мой стиль так – мелодия цвета. Но для меня искусство как космос: я не знаю, что завтра буду писать.
В любом случае, искусство призывает к добру, миру и счастью.
– Есть у нас молодежь талантливая?
– Не могу сейчас прямо назвать имена. Есть такие, кто учился у Адилхаира Джантасова, их немного, но, наверное, по пальцам одной руки можно пересчитать. Есть в Атырау очень талантливый ювелир Кайрат, у него серьезные работы. Интересные художники-декораторы в театре работают. Но сейчас, к сожалению, преемственность потеряна: молодые не интересуются старшими, они хотят продвигать свое, расти на собственном опыте. А в мое время так не было. Тогда моими учителями являлись художники Аралбаев, большой маэстро, и Джантасов. Их сейчас нет, к сожалению. Так вот, когда я был молодым, перед выставкой к ним всегда заходил или звал их домой на чай – показать свое творчество, получить бата. Они и критиковали, и благословение давали. Вот это была преемственность.
Сегодня важно признание в творческих кругах, в своей стезе, призвание. Важно, чтобы было много возможностей выставлять свои работы и чтобы достойно оценивали труд.
– Как долго пишете работы?
– Зависит от вдохновения и настроения. Иногда может быть экспромтом, почти неведомая рука тебе диктует, это настоящий кайф. А когда ты долго думаешь над одной работой, бьешься головой, картина может получиться замороченной.
– А вдохновение где берете?
– На полке.
– На книжной? – не понимаю.
– Нет, просто на полке, – улыбается, – до которой нелегко дотянуться, понимаете? Я всем так говорю. И многие конкретно уточняют, вот как вы. Вдохновение может настигнуть человека! Это как состояние влюбленности, когда не мозги работают, а только сердце. Оно колотится. Вдохновение – одно из тех состояний, когда человек может делиться любовью. Через произведение искусства, так же, как и Моцарт, Шопен писали музыку, пробудившиеся от этого сна, кошмара, что окружал их. И тогда случалось с ними таинство – музыка, живопись. Для каждого художника вдохновение ценно.
– Ваши дети пошли по вашим стопам?
– Природа-матушка на них отдыхает, – улыбается. – Иной раз становится грустно, когда я на них смотрю, думаю – может, надо было их заставлять тоже заниматься творчеством. Но это делать все же нельзя. Меня никто не заставлял рисовать, сам себя ковал. Начинал работать грузчиком. И хорошо, что понял, что такое физический труд. Своими пальцами Моцарта (отец мне это с детства говорил) разгружал вагоны. В 17 лет. Хотел честным трудом зарабатывать, а не сидеть на шее у родителей. Благодарен судьбе, что многое видел – и полгода ночь, полгода день. Да, я был в конце нашего шарика, – смеется, – на Северном Ледовитом океане. Когда в морфлоте служил. Видел северное сияние, ощутил, что такое настоящий мороз. Это когда на улице минус 60 градусов, ты выполняешь служебные обязанности, а они нелегкие. Да, когда только захотел поступить в вуз, пришла повестка в армию, отправился служить на морфлоте. Потом пытался поступить в алматинский вуз на архитектора, но, столкнувшись там со взяточничеством и кумовством – когда дети чиновников без таланта поступали, а ты из аула приехал и не получилось. Решил вернуться домой. А знаете, даже благодарен судьбе, что с архитектурным не получилось. Иначе стал бы каким-нибудь архитектором, строил бы грубые номенклатурные дома под диктовку властей, нет же у нас свободы фантазии.
В итоге в Атырау поступил на отделение «Изобразительное искусство» в университет им. Х. Досмухамедова, и наш выпуск был первым! В моей семье, в принципе, немало талантливых – брат – фотохудожник, он учился на инженера кино и телевидения, сейчас Казахская академия кино и телевидения. У него свой бизнес. Ну, не все стали художниками, музыкантами. Отец работал в редколлегии газеты в школе, мама занималась рукоделием. Кстати, – указывает в угол холла на красивейший компактный сундук на самом видном месте галереи, – это вот сандык моей бабушки, он еще с XIX века! А вон там – кивает в противоположную сторону холла Рафаэль – алаша (милый ковер с национальными казахскими орнаментами), который соткали моя бабушка и мама. Вообще, мама все время ткала вручную и декоративно-прикладные коврики. Думаю, у всех казахов в крови декоративно-прикладное искусство. Курак корпе снова сейчас в тренде, это ведь национальные мотивы. Думаю, и в моих работах курак корпе перекликается – некую декоративность можно заметить.
– У вас есть мечта?
– Да. Написать самую лучшую работу. Знаете, когда у Ван Гога спрашивали – какая самая ваша лучшая работа, он всегда отвечал: та, которую я напишу. Конечно, мечта должна быть у любого художника, а иначе если не идешь к ней, то и творчество прекратится. Если художник считает, что он гений и лучшие работы написаны, то и нечего делать-то уже. Сейчас время все же оценивать искусство. Но я не уверен – сегодняшнее наше время стало какое-то… все стали гениями. И все стали художниками, музыкантами. Йогами. Сейчас модно толкать нравоучения. Думаю, мы уже должны этим насытиться. Наступит время, когда это уже перестанет быть в тренде. У людей уже должны проснуться совесть, самокритика – это и есть самые настоящие ценности, необходимые человеку. Сегодня различные тренинги учат человека быть бессовестным, наглым, добиваться всего. Открыты школы лидерства. А можете представить – все враз стали лидерами. Кто тогда будет просто трудягой, водителем, механиком? Все должно быть в меру. И все честно.
– А почему вас родители назвали Рафаэлем?
– Мой отец активно читал, в том числе зарубежную литературу, у нас была огромная стена с книгами. Эдгара По любил читать – старшего брата в итоге назвали Эдгаром. Папа много изучал о художниках эпохи возрождения. Поэтому меня назвали в честь Рафаэля. Да, получается, родители, сами того не ведая, предопределили мой путь в жизни.
Блиц
– Ваш любимый цвет?
– Зеленый, ликующий зеленый, цвет морской волны.
– Радио, YouTube, ТВ?
– Ни то, ни другое, ни третье. По большому счету, многие рассказывают об одном и том же. Человеку не нужно забивать информацией голову, а нужно думать, что будет с твоими близкими, с человечеством. Когда я пишу работу, считаю, делаю огромный вклад в искусство. И через тысячу лет другие поколения увидят эти картины. В этом – сила изобразительного искусства.
– Старая набережная или новая?
– Старая – добрая, историческая. Новая – более комфортная. Но меня больше волнуют современные памятники в городе. Монумент Абаю, к примеру. Я читал его произведения, духовно встречался с ним. Он другой! «Абай», которого установили перед детским центром, это какой-то упитанный человек, может, казах, а может, у него китайские корни – непонятно. Памятник Фаризе Унгарсыновой перед известной гостиницей – это словно учитель начальных классов в бронзе, чем поэтесса. Образы не раскрыты, поэтому, когда намечается установка памятника, нужен совет, где художники должны участвовать, я говорил об этом коллегам.
