Это были три обители по-над кромкой моря. Три женщины зрелых лет. Безвозвратно утекли в город дети. В степь запропастилась скотина… А скотины, всего-то-навсего, десять коров да мелкая животина.
В полуденное время на пороге, держа самовар, появилась Айман в своем крохотном белом платке на макушке, с которым она не расставалась. Следом Каргаш, не открывавшая обычно рта, облизнув разок обветренные губы, а за ней показалась Биби, смотревшая немного искоса из-за врожденного своего косоглазия.
— Ящур их прихвати, не пришли ещё? — произнесла Айман изменившимся от переживания голосом.
— Да пропади они пропадом! — коротко отозвалась Каргаш. — И к телятам уже не идут.
— Да чтоб их волки задрали! — поддержала её Биби. — Состарят они нас раньше времени.
На дворе было, как в раскаленной печи, в тени не присядешь. По кургузому взгорью и широкому долу, то обрываясь, то, временами, сливаясь, клубится густое марево. Неокрепшим мычанием в хлеву подал голос теленок. На крышу дома села иссиня-черная ворона. Вероятно, пекло вскипятило ей мозги окончательно. Ворона уныло каркнула.
— Быть добру, пенсия, возможно, придет, — сказала Айман, ворожа это к лучшему.
Каргаш, взяв в руки топор, начинает готовить щепки. Биби принесла керосин и чиркнула спичкой. Из небольшого натрубника самовара потянул дымок и потянул за собой время, которое с раннего утра, цепляясь за землю, не хотело двигаться.
— Часом задремала. И сон видела, — сообщила Биби, посмотрев на обеих подруг, навостривших уши. — Будто в нашу девичью пору…
— Вот другое тебе не приснится.
Может от тоски… Ах, девоньки, а какими мы были!
Действительно, какими? Словно, полная луна, были полны надежд и мечтаний. В год окончания школы создавалась комсомольско-молодежная бригада. Был брошен призыв. Зачастили уполномоченные. Воздух сотрясали пламенные речи.
— Вы олицетворяете молодую энергию нашей страны. Сегодня россияне приступили к стройке века — прокладке Байкало-Амурской магистрали. В свою очередь мы, жалея, как говорится, своих неокрепших птенцов от сибирских морозов, постановили оставить всех в родном ауле. Парни год-другой попасут совхозных коров. Ну, а девчата буквально отворят нам новые молочные берега. Честь и слава, ордена и медали — всё будет ваше! Ну, а потом, когда, вдруг, надумаете поступать в высшее учебное заведение, перед вами распахнутся любые двери! Вас встретят с распростертыми объятиями. Надо будет, мы сами лично вас сопроводим. Таково задание партии!
Какая юная душа устоит перед подобными словами. Все закивали головами. Дескать, ремесло знакомое, попробуем и мы взять в свои руки прадедовские укрюки…
Айман, грезившая стать певуньей, смущенно спросила: «А вы слово даёте?»
— Что за вопрос, голубушка?!
— Ну, что направите нас учиться.
— Как не дать!
Мечтавшая быть преподавателем Каргаш, покраснев, переспросила: «И поступить поможете?».
— И поступить!
— Ладно, я согласна стать дояркой, но потом пойду на швею, — заключила Биби.
— Пойдешь, конечно. Цель ясна, дерзайте — смело вперед!
Парней, трудившихся пастухами, поочередно призвали в армию. Девчат, творивших своими руками молочные реки, да кисельные берега…
— Нет со вчерашнего! Быть может караул их в загоне держит, — произнесла Айман. — Бедняги боятся, что десяток коров их сенокосные угодья утопчат.
— Ох, и задал головную боль нам этот однорукий!
— Напьемся чайку и снарядимся на поиски. Вот, если и впрямь он запер, тогда берегись!.
Из уполномоченных, давших слово, кто-то взлетел — не достанешь, а кого-то поминай как звали. Что же оставалось им делать в окружении одних бурёнок? Первой сбежала замуж Айман. Правда, одно название, что сбежала. Обогнула по задворкам и поселилась у молодого тракториста, живущего по-соседству. Каргаш со своим сладким девичеством рассталась в кабине веселого джигита-водовоза. А что Биби — стоило в ауле появиться какому мужчине — она тут же: — Ой-бай! Он, кажется, хочет меня украсть… — Так и заслужила имя старой девы.
— Вся беда в жене Али, — заявила Айман сверстницам после того, как вышли в дорогу на поиски пропавших коров. — Несмотря на то что с кровати свой зад с трудом подымает. Злополучная…
— Уасиля эта, как муж устроился караульным, нос задрала. В прошлый раз на свадьбу разоделась в шелковое платье… То туда пройдёт передо глазами, то сюда — мол, видишь меня… Нервы мне изрядно подергала!
— Ты лучше скажи о том, как прилюдно ей нетерпелось узнать, а сколько же у нас коров?
— Приревновала, видать.
— Культяпого своего, что ль?
— Да коров, господи!
— На той свадьбе и ты ведь поддела Али. Неожиданно спросив, а достаточно ли будет публике его однорукого благословения?!. Я аж кайф словила.
— Вынудили просто.
Оказывается ветренность, укоренившуюся в детстве, не выкорчевать и во взрослой жизни. Как-то к осени, пригласив гостей, Али зарезал жирного козла. Связал ему конечности, провел разок-другой по точилу ножом, и полоснул по горлу злополучной животине, придерживая его морду ладонью левой руки. И при этом большой палец забыл на жевательных зубах. Скотина — она ведь тоже жить хочет. В агонии зажевала ему палец.
— И козел, и Али заблеяли одновременно. Мы сразу и не поняли, кто кого режет-то?! — подсмеиваются до сей поры соседи. — Палец раздуло. Видать, пошло заражение. И, в конце концов, пришлось руку ему ампутировать по самый локоть. Так и прозвали его Али-культяпый.
— А какой был здесь раньше совхоз! — воскликнула Каргаш в порыве ностальгии, облизнув разок обветренные губы. — Скота не счесть. Пространные пастбища, снующий занятой народ…
— Где это видано, чтоб народную землю приобретали в собственность? Они говорят, мы купили! Я имею ввиду новоиспеченных хозяев этой земли. Скажите на милость, у нас хоть что-нибудь осталось, что не выставлено на продажу? Нас, может быть, тоже кто-то оценил «задарма» по себестоимости?
Слова задели Айман за живое.
— Ишь, развелось спекулянтов и торгашей! Скотину на такыре разводить нам прикажете? Все пастбища у них… Всё деликатесы им подавай… Аппетитные кусочки сами кушают, а косточки нам подбрасывают… Вот пусть теперь попробует этот сторожевой пёс удерживать наших коров. Точно сорву с лошади и заставлю петь по себе заупокойную!
Сказала, как в воду глядела. Перевалив через два холма, они воочию увидели, что коров их держат в открытом деревянном загоне. Верхом на лошади, в измятой белеющей кепке, сидит караульный. Завидев грозную троицу, лошадь под ним засучила ногами, а культяпа несуразно задергалась. Он явно почувствовал приближение беды…
Вчера, когда тут был хозяин, эти десять коров, говорит, бродили по зеленой поросли. Он в тот момент отлучился домой на обеденный чай. Решил вздремнуть и опоздал немного. По прибытии чего только не услышал от хозяина в свой адрес. Оказывается, проклиная всё на свете, он загнал животных в деревянную калду. Ворота двойной железной цепью обмотал, замок навесил. И ему в руку кипу бумаг всучил…
Растерялся не на шутку: втихую дать дёру на своей лошадёнке, да не пускала треклятая мужская гордость, но и торчать, ожидая пришибленных небом женщин, которых знавал ещё парнем, он тоже не мог.
— Неужели он снова нацепил себе на грудь очередной орден? Даже издали сверкает! — удивилась Айман, приложив ко лбу руку. — Биби, ты помнишь год возвращения его из армии?
— Так как же не помнить. Тогда он был худым, как курай, перетянутый ремнем с пятиконечной звездой. Борты армейского кителя поблескивали, ослепляя прохожих. Послушать его, — дюжину подвигов совершил будучи солдатом.
— Зимой загорелась тайга в Сибири, — заливал он, разинувшим рты девчатам-дояркам. — Так я с огнём воевал один. Целые сутки. Еле-еле потушил.
— Боже ты праведный! — жалели его девчата.
— Что хорошо — целый месяц потом шашлык ел. Во время пожара кабаны целыми косяками поджарились. Лежали прямо готовенькие.
— Ну, а другие солдаты, что?
— Они тогда границу охраняли. Этот орден мне тогда генерал собственноручно передал, — продолжал он, тыча на большенький из них указательным пальцем. — А этот… Привез мне сам маршал за то, что я чужих бандитов поймал, нарушивших границу.
— Ну, а другие солдаты, что?
— Они тогда собирали дрова после пожара. А вот этот…
Свои байки он мог до утра рассказывать. Некоторые из них, чтобы не услышали другие, шептал на ушко Биби.
Какой девушке не понравится бравый защитник родины?! Впрочем, пока девушки судили да рядили… Он повел под рученьки Уасилю из ближайшего аула.
Но разве удержать молодую за простой занавеской?! Не остыли свадебные перипетии, а наша Уасиля, не промолвив ни слова мужу, прямиком пошла в районный центр. Как оказалось, просить герою-мужу, не жалевшему души и тела для родного отечества, приличную должность. Квартиру опять же. Потребовала даже доплаты к зарплате. Тогда-то и раскрылась вся тайна её героя. Выходило, что в армию ходил — правда. Однако служил конюхом. Ну, ни дать тут, ни взять. Ордена же, нанизанные рядами, оказались просто значками, которые продаются в обычных ларьках.
— Посмотрите на него! Стоит, что пугало у ворот загона, — буркнула Биби рассерженно.
— Выпускай коров!
— Не выйдет, — ответил охранник, отводя глаза.
— Вот оно что!
— За что же нам привилегия?
— Хозяин приезжал, акт составил. С головы, говорит, по восемь тыщ… Всего платите восемьсот тыщ тенге.
— Восемьдесят тысяч?
От подобного заявления у Айман выпала палка, которую она держала.
— Вот тебе документ. Пажалыста, потом…
Караульный потащил из кармана ворох бумаг, но вручить их не решился, отступив за деревянную ограду.
— Никак новый орден получил, наши тебе поздравления! — Не выдержав, вклинилась в разговор молчавшая Каргаш.
— Это — медаль!
— За лесной пожар опять получил?
— Нет. В честь 20-летия Независимости дали.
— И за какие такие заслуги! За то, что трёх женщин мучаешь?
— Давай, короче говори!
— Е, поговорим короче! Ты только не убегай, поближе подойди, — ответила Айман, улыбаясь, и подступая к охраннику. — За медаль, положим, с нас причитается…
Балагуря, она в мгновение ока ухватила под уздцы его лошадь. Невзирая на выкрики и беспомощно дергающуюся культяпу, стащила с седла его наземь. — Подай-ка аркан! — скомандовала она впопыхах. — Вяжи ему ноги!
— Допрыгался жеребчик. Пора тебя кастрировать!
— Нате, ключ! Только отпустите! За-бе-ри-те!
— раздавался истошный крик Али, скрученного женщинами в три погибели.
— Есть ножичек?
— Давайка его сюда!
Лежа на спине, он отбивался, как мог, ногами. Отмахивался одной рукой. Распоролся рукав, разодрался воротник. Чудом ему удалось вырваться. Испуганная лошадь его куда-то ускакала. И он явственно понял, что если исступленные бабы схватят его вторично, то ему не сдобровать. Понял и прыгнул, сломя голову, в ближайшие камыши. Биби вместе с Каргаш бросились ему вдогонку.
— Догоняй его, Биби! Держи его, Каргаш! — кричала следом Айман в духе боевого клича, и подбирая брошенный ключ. — Не пускай! Не дай выбраться! Покуда я скотину на дорогу не выгоню!
— Оторваться бы! Обиду на мужиков на мне вымещать… Все вы такие! — хрипел Али, унося подальше ноги. — Только бы на этот раз оторваться!
— Нырнул в камыш как в воду канул. Мы только видели, что какой-то заблудший волк, рыча, проскочил перед нами, — рапортовали подруги наперебой, едва переводя дыхание. — Это ж надо бедолаге настолько испугаться!
С того самого дня караульный пропал. Искали всем народом. В камышовых зарослях обшарили каждый кустик. Не нашли. Назначали награду тому, кто принесет хоть какую-то весть. Будто джин унес. Будто земля поглотила. В итоге терпение Уасили, насылавшей свои проклятия в адрес буйной троицы, устроившей облаву на её мужа, вконец иссякло, и она направилась к их жилищу.
В этот час хозяйки трех обителей по-над кромкой моря, устроившись в тени, с наслаждением пили чай. А за чаем вприкуску и разговор — что закуска!
Вчера в предвечернее время на мелкую их животину напал волк. Солнце клонилось к горизонту в сгущающихся цветах бело-розового заката. Овцы, завернувшие в овчарню, вдруг с шумом шарахнулись обратно. Вооружившись вилами и лопатой, они тоже устремились наперехват, окликая собак на скаку. Волк серой масти с коротким хвостом и не собирался отступать. Схватил за загривок отбившегося от овец ягненка и закинул себе на хребет. Затем, рыча и озираясь на скачуших, что есть прыти, исчез восвояси. Упертый был какой-то.
— Левая передняя лапа была культяпой. В капкан, наверное, угодил, — заметила Айман, вытирая с лица большим, точно скатерть, полотенцем крупинки пота.
— Чем-то напомнил того озлобленного волка, на которого мы в камышах наткнулись, — заметила Каргаш.
— Глаза показались знакомые. Очень чьи-то напоминают, — проронила Биби неопределенно. — Будто прошили меня насквозь.
— На кой ляд вы так погнались за Али? — буркнула Айман, распаляясь ни с того, ни с сего.
— Сама же кричала держи, хватай!
— Вечно сама науськаешь.
— Может в омуте утоп? Иль в болоте увяз, несчастный!
— Он иногда мне снится, — молвила Биби, тяжко вздохнув. — Будто в нашу девичью пору…
Когда беседа потекла по привычному руслу, Айман, вдруг, вытянув подбородок вперед, неудоуменно воскликнула:
— Кто это к нам идёт? Никак Уасиля!
— Неужто?
— Её нам только не хватало! — Каргаш резко поднялась с места, едва не опрокинув самовар, стоявший рядом с Биби. — Что ей здесь понадобилось?
Уасиля подошла, шлепая подолом широкой юбки и подбоченясь, расставив ноги, встала пред ними — дебелая, голубоглазая, со слегка краснеющим носом — и громко произнесла: — Ну, что стервятники, сидите?!
— Почему бы не сидеть, куда нам улетать?
— Неужели прогонишь с насиженного места?
— Лучше скажи, по делу пришла?
— Пришла заявить, что вы мужа моего загубили и запрятали! От вас всего можно ожидать. Черная зависть вам житья не давала, потому что Али был на коне и при деле служил.
— Как мы убили? — рассердилась Айман и крохотный белый платок задвигался на её макушке.
— Нечему нам было завидовать! — урезонила Каргаш, не открывавшая обычно рта, не облизнув разок обветренные губы.
— Не сама ли всеми благами пользовалась?! — поддела Биби, смотревшая немного искоса из-за врожденного своего косоглазия.
— Найдите мне его, как хотите! Угробили всех мужей, беспутные! Откуда вам знать кому-то цену!
— Ты говори да не заговаривайся! — перебила Айман, не собираясь давать ей спуска. — Забыла, как чуть ли не каждый божий день устраивала перед Али баталии! Если мой умер, то своей естественной смертью. Думаешь, верхом на нем ездила. Проучить бы тебя! Подожди, пусть мой внук закончит учёбу. Вылупишь тогда мне бесстыжие свои зенки!
— Ну, закончит! И будет твой внук поезда гонять, а что мне с того? Билет может не прокомпостирует? Ох-ох! Как-будто мне куда-то приспичило ездить.
— Ты сама завистливая. И мелкая твоя душонка! — парировала Каргаш, муж которой ушёл к молодухе, не найдя других слов. — Когда у моей красной коровы течка началась, ты быка своего пожалела. Не дам тебе быка, на выкуси! — кричала на весь аул, выставляя дулю. Скажи, неправда?
— Да на вашу течку быков не хватит!
Каргаш вскочила с места и ринулась на Уасилю. Айман и Биби, хватая её за подол, насилу удержали…
С того дня караульный пропал. Искали всем народом. В камышовых зарослях обшарили каждый кустик. Не нашли. Назначали награду тому, кто принесет хоть какую-то весть. Будто джин унес. Будто земля поглотила. Говорят, только серый волк, культяпый на левую лапу, приходит под окно Уасили и у-у-укает под ним до рассвета…
Рахымжан Отарбаев
писатель, Лауреат премии имени Махамбета, Заслуженный деятель Республики Казахстан, академик Международной Айтматовской академии.
